Тандем превыше всего!
Насть, спешл фо ю!
Не знаю, что бы было, если бы когда-то я не увлеклась славянскими сказками и не написала главу про пана. Может, мы бы и не познакомились...
Одна фотография (думаю, ты знаешь какая) натолкнула меня на создание этого подарка )))
Это не снейджер (прости))) это оридж, небольшой совсем.
В общем, хватит слов! С Наступающим, Насть, пусть в твоей жизни будут только события со знаком плюс, тепло семейного уюта и все, чего ты только пожелаешь - ты действительно этого заслуживаешь!!!!!!!
ЗЫ: прости, если что, за очепятки
Славянские сказки. О чем умолчала бабушка.
читать дальше
Она проснулась внезапно, будто над ухом кто-то громко произнес ее имя: «Настя!» Недолго поворочавшись, снова уснула. Солнце еще не встало, а над ухом опять: «Настя!» Широко распахнув глаза, девушка осмотрела потолок, стены в мрачном сиянии сумеречного света. Хлопнула рама, натянулась от ветра марля на окне. Настя протянула руку к тумбе, на которой еще с ночи должен был остаться огарок свечи, и неловко смахнула все на пол.
Подскочил на соседней койке брат, встретился с Настей сонным взглядом и, пробормотав что-то неразборчиво, зарылся в подушку.
Нащупав свечу, девушка придвинула ее ближе – будто потухшая, а отогреет, спасет от кошмаров. Ветер мучил безвольные рамы, а до Настиного угла не долетало ни глотка свежего воздуха. Мокрая челка прилипла ко лбу, но, откинув в сторону одеяло, девушка снова попыталась уснуть.
- Иди сюда! – позвала мать, опуская на стол бидон с только что собранной вишней. Привычно рванув к столу, стараясь опередить брата, Настя зачерпнула горсть ягоды.
- Куда? Немытую? – всплеснула руками мать, но девушка уже со смехом подносила ягоды ко рту. Вот только поклёванная вишня была, сжалась в кулак рука, брызнул сок кровавыми пятнами в стороны, окропив и мать, и брата.
- Настя!
Тишина.
Та же комната, та же кровать, рядом брат. Успокоился ветер за окном, отступил от ставней. Сжалась в тугой комок девушка, зубами подцепив кожу на коленке. Скоро утро – еще чуть-чуть. Но не утихает в голове голос…
Хриплым голосом оповестил за окном петух о начале утра, заскрипели в сенях половицы, отодвинула Маруся дверную задвижку и, гремя ведрами, спустилась к роднику. Выбралась из одеяльного кокона Настя и выдохнула – пережила. Вот и еще одна ночь.
- Вставай, соня, - толкнула она брата.
Олег не отозвался – любил он проваляться в постели до обеда, но сегодня нельзя – пришла пора готовиться к зиме, а в поленнице дров – кот наплакал. С утра кипела работа по дому – крышу подлатать, вареньица закрутить.
- Спит, паршивец? – вошла в комнату тетка. – Иди в сени, воды погрей, сама умоешься, я пока Олежека разбужу.
Кивнув Марусе, босоногая Настя прошла к ведрам и, включив маленькую плитку, поставила кастрюлю. Раскалилась докрасна спираль, а ни Олега, ни Маруси в сенях так и не объявилось.
Тихо в доме, даже мыши скрестись перестали. И страшно девушке, будто снова ночь, дрогнули руки, расплескав воду, бросилась Настя обратно в комнату. А там Маруся бледная безголосая и Олежек в соке вишневом перемазанный, как во сне. Тронула хладного брата Настя, смазала сок с лица и отшатнулась, стирая, сдирая кровь братскую с ладони.
- Чумная ты, Настасья, - прошептала тетка. – Ей-богу, чумная. Бабкина кровь в тебе, не уживешься ты с людьми, пока кровь свою не очистишь. Всех похоронишь.
Босиком по мокрой траве, через лес да к реке, а за рекой деревня – схорониться там, приютиться, да только забыть и мать мертвую, и брата, и тетку, одиноко оставленную в старой покосившейся избе.
Неужели спит еще? Не кончилась ночь? Ущипнула себя – больно. Нет, не спит. Скользнувшись на мокрой земле, нырнула, да прямо в лопухи, волосами подцепив репейники. И захныкала, запричитала, как старая, а потом и вовсе разрыдалась, в кровь сдирая пальцы о землю, загребая ногтями грязь.
- Настя! – заскрипели деревья.
- Настя… - прошелестела трава.
- Настя...
Гаркнул недалече ворон, и стая побеспокоенных птиц вспорхнула в небо.
«Чумная ты…»
- Девка!
- Девка?
- Де-е-евка. – Зашумели голоса.
Подняла взгляд и захлебнулась криком, в защите выставив перед собой руки. Усмехнулась бабка беззубым ртом и кивнула сопровождающему – забирай. Безглазый мальчишка цепко ухватил Настю за сорочку и потянул в свою сторону, будто привязанная поползла за незрячим девушка, цепляясь руками за траву и выдирая ту с корнем.
- Ишь чего вздумала – из дома бежать, - бормотала старуха и шла глубже в самую чащу.
- Кто ты? – прохрипела Настя, придушенная воротом.
Дернул сильнее мальчишка – молчи!
Солнце уже пропало, ни зги не видать, лишь незрячий зрячего по лесу ведет.
Остановился мальчишка так резко, что Настя навалилась на него и, почувствовав холод чужого тела, отпрянула.
- Иди, Алеша, грей воду. Отмыть гостью надо.
С трудом распознала Настя перед собой дом, ощупала руками ступени да привалилась устало. И умереть не боялась – только бы в покое оставили.
- Рано тебе еще о покое просить, - ткнула ее палкой старуха. – Вставай, иди в сени, да умойся хорошенько, нечего в дом грязь волочь.
Шагнула в дом Настя, тут же попала в цепкие руки Алеши, промычал ей что-то в ухо мальчишка, обдал воздухом холодным и ушел прочь. Дрожащими руками загребла водицу девушка – смыть кошмар. Но не желали из головы уходить лицо брата и пустые глазницы Алешины.
Вошла старуха следом в дом, зажгла пару свечей и опустилась на треногий стул.
- Тебя мать Анастасией назвала не чтобы ты по лесу в одиночестве бегала.
Расплескалась водица да убежала быстрым ручейком под пол.
- Сырость не разводи, - бабка постучала палкой по стене и громко крикнула:
- Алешка, неси траву, что зимой собирал.
- Кто вы? – собрала волю в кулак Настя и шагнула к старухе.
- Сядь, не мельтеши, история длинная…
Опершись на палку, старуха поднялась и кряхтя прошла к голландке, в которой шустрый Алешка уже успел развести огонь, кинула туда принесённой травы – пучок за пучком, пока сени дымом-дурманом не заволокло, пошуршала в топливнике палкой, захлопнула дверцу и подозвала девчонку к себе – грейся.
Приблизилась Настя к печи, вдохнула и выдохнула расслабленно, а старуха уже говорить начала.
- Родители твои долго ребеночка ждали, да не давал бог. Раз за разом младенец мертвым рождался, и тебя не уберегло. Раньше срока ты родилась, да уже синей, взмолилась тогда мать твоя, схватила бабку Антонину за шиворот и трясла: «Ты же ведьма! Сделай что-нибудь!» Сжалилась бабка твоя, но предупредила – не будет добра, пока обряд не завершится. Передала она силу свою ведунскую животворящую тебе, а как только заголосила ты в колыбели, так она сразу и померла. От того Анастасией тебя и назвали – воскрешенная. Бабку Тоню схоронили – дочь недолго горевала, боялась она матери родной, видела колдовство – и страшилась его. А сила наследственная в тебе прорастала, но некому рассказать о ней было. Ночь за ночью ты по миру ведьминскому бродила, но не справлялась с силой – хватала, что ни попадя, так и отца родного на тот свет утащила, и мать, и брата. От родни энергию черпала, а не от природы.
Да не трясись ты, не твоя вина – Алеша поздно нашел тебя, а я и подавно не знала, где внучка Тонина спрятана. Что ты смотришь на него? Безглазый? Немой? Упырь он, ни глаз, ни языка – птицы склевали, а без помощника в мои-то годы уже никак. Ну не хватало еще в обморок падать! Алеша, плесни ей водицы в лицо, у нас времени мало разлеживаться тут. Оклемалась?
- Что я должна сделать, чтобы это закончилось? – прохрипела Настя, утирая воду с лица.
- Обряд закончить, - ответила старуха и прошла в дом, девушка следом, мычащий Алеша недовольно подтолкнул ее в проходе.
- Рано еще, - старуха прошла в комнату и открыла сундук. – Ночь настанет – тогда и начнем. А сейчас ты уснешь.
Словно подсказки ждала – зазевала Анастасия, села на кровать прикорнуть, да провалилась в сон. Очнулась как от кошмара, да сразу в другой провалилась – темно вокруг, луны не видать, ветер не затихает, треплет распущенные волосы. Попыталась встать, а руки по грязи скользят, тело все вымазано – нагая, только фенечки незнакомые на руках, да оберег на шее. А души будто и нет уже – один страх внутри все сжимает.
Ухватилась, за деревце, что поближе и поднялась кое-как. Осмотрелась привыкшими к темноте глазами – огонек впереди, слабенький правда, но огонек – рванула, как к единственному спасению. Остановили – не дали убежать, схватили за ноги, притянули к земле, обняли травой.
- Пусти! – цедила сквозь зубы.
Смешок в ответ со всех сторон сразу.
- Пусти!! – уже громче.
- Пусти…Пусти…сти… - разнеслось по лесу, а смех стал громче, трава резала измученное тело, смешивая грязь с кровью.
Вырвалась с болью, со всхлипом, поднялась. Сделала осторожный шаг, ухватившись за дерево, еще один и еще. Вроде стихло. И снова к огоньку, что есть сил, пока жива призрачная надежда. Остановилась резко, будто помешал кто. Прислушалась – плачь. Горький, навзрыд, детский совсем. Такой, что сердце сжимается, мимо пройти не дает. Свернула с тропы, зашла вглубь леса – на звук, на тонкие всхлипы и причитающий вой. Раздвинула кусты, да вышла к болотцу, а на ближнем камне девушка спиной к Насте сидит, вздрагивает, слезами давится. Спина голая, гусиной кожей покрытая – замерзла совсем. Шагнула к девушке, рот еще не успела приоткрыть, а та уже стоит в полный рост, лицом повернулась. Смотрит глазами черными из-под челки волос зеленых, ухмыляется кривым ртом. А лицо все оплывшее, в лунном свете белое, губы синие, вены вздутые. С шеи на грудь страшный шрам опускается, а кожа с живота будто чешуей покрыта, ноги в струпьях, на пальцах и вовсе перепонки.
- Болотница! – вскрикнула Настя, оступившись. А девушка усмехается, волосы на пальце крутит, в глазах ни слезинки.
О болотницах она только от тетки слышала и то в сказках, знала, что приманивают путников плачем, да утягивают в топь. И зачем сердце послушала, зачем с тропы свернула?
Бросилась обратно, а девка-болотница не дремлет, уцепилась скользкой рукой за плечо, ухватилась второй за оберег, да сорвала его с Насти. И будто пусто на душе стало – последние силы покинули, ослабли ноги, сползла на землю, прижатая к груди болотницы, а та ее уже к воде тянет – в подруги наметила.
- Вставай! – слышит голос Настя.
- Вставай, - шепчет в ухо старая.
А Настя уже только о покое и думает – уснуть в болоте и не просыпаться еще век. Да только как спина воды коснулась, так вздрогнуло тело, начала рваться из перепончатых рук. Прорезался голос – завизжала в ухо болотнице, да отпустила та Настю, оставив на спине бороздку царапин от пальцев когтистых.
Бросилась в кусты, а тропинка уже потеряна.
- Ау! – крикнули слева.
- Ау! – отозвалось справа.
- Ау! – зашумело вокруг.
Села на корточки, прижала ладони к ушам – не дала запутать себя ауке. Через минуту все стихло, и впереди моргнул огонек.
Подобрала с земли палку, да поковыляла к свету на ногах в кровь сбитых. А свет то ближе, то дальше, темнота шевелится, шумит, живет ночной жизнью. Луна и вовсе сокрылась за макушками сосен.
Все ближе огоньки, все ярче. Но не теплом от них, а страхом веет. Остановилась Настя, замерла – огни сами задвигались – слева направо и бросились рывком вперед.
Упала она от тяжести волчьей, дыхнула горячим воздухом в лицо тварь, оскалилась, зарычала, оцарапала грудь. Закапала слюна с желтых зубов, а старуха все шепчет в ухо: «Вставай».
Вот только не встать уже… Кончились силы. Закрыла Анастасия глаза, пытаясь остановить черно-белую ленту жизни перед глазами крутящуюся, но все ярче вспыхивали лица отца, матери, брата, и будто хором они уже в один голос со старухой просили, умоляли: «Вставай».
И встала ведьма.
Забурлила в венах кровь, закипела, сила матушки-природы признала ведунью, благословила. Вспыхнуло все кругом будто от пламени, взвизгнул волк, заверещала вдалеке болотница, захрипел лес – сдались. И открыла Настя глаза уже не на земле грязной, а в круге колдовском. Ослепли глаза от белого света, закружилась голова и упала девушка навзничь…
- Вставай, Настюш, Рождество на дворе, а ты спишь, - голос над ухом такой близкий, такой родной.
- Папка… - хрипло ото сна, от кошмара.
Стоял у изголовья отец с лицом полузабытым, вносил в избу ведро воды Олежек, накрывала на стол мама.
- С Рождеством! – поздравила тетка, вскочившую Анастасию.
- С Рождеством… - выдохнула девушка, обнимая родных, чувствуя как кончики пальцев колет сила ведьминская.
Не знаю, что бы было, если бы когда-то я не увлеклась славянскими сказками и не написала главу про пана. Может, мы бы и не познакомились...
Одна фотография (думаю, ты знаешь какая) натолкнула меня на создание этого подарка )))
Это не снейджер (прости))) это оридж, небольшой совсем.
В общем, хватит слов! С Наступающим, Насть, пусть в твоей жизни будут только события со знаком плюс, тепло семейного уюта и все, чего ты только пожелаешь - ты действительно этого заслуживаешь!!!!!!!
ЗЫ: прости, если что, за очепятки
Славянские сказки. О чем умолчала бабушка.
читать дальше
Насте посвящается...
Она проснулась внезапно, будто над ухом кто-то громко произнес ее имя: «Настя!» Недолго поворочавшись, снова уснула. Солнце еще не встало, а над ухом опять: «Настя!» Широко распахнув глаза, девушка осмотрела потолок, стены в мрачном сиянии сумеречного света. Хлопнула рама, натянулась от ветра марля на окне. Настя протянула руку к тумбе, на которой еще с ночи должен был остаться огарок свечи, и неловко смахнула все на пол.
Подскочил на соседней койке брат, встретился с Настей сонным взглядом и, пробормотав что-то неразборчиво, зарылся в подушку.
Нащупав свечу, девушка придвинула ее ближе – будто потухшая, а отогреет, спасет от кошмаров. Ветер мучил безвольные рамы, а до Настиного угла не долетало ни глотка свежего воздуха. Мокрая челка прилипла ко лбу, но, откинув в сторону одеяло, девушка снова попыталась уснуть.
- Иди сюда! – позвала мать, опуская на стол бидон с только что собранной вишней. Привычно рванув к столу, стараясь опередить брата, Настя зачерпнула горсть ягоды.
- Куда? Немытую? – всплеснула руками мать, но девушка уже со смехом подносила ягоды ко рту. Вот только поклёванная вишня была, сжалась в кулак рука, брызнул сок кровавыми пятнами в стороны, окропив и мать, и брата.
- Настя!
Тишина.
Та же комната, та же кровать, рядом брат. Успокоился ветер за окном, отступил от ставней. Сжалась в тугой комок девушка, зубами подцепив кожу на коленке. Скоро утро – еще чуть-чуть. Но не утихает в голове голос…
Хриплым голосом оповестил за окном петух о начале утра, заскрипели в сенях половицы, отодвинула Маруся дверную задвижку и, гремя ведрами, спустилась к роднику. Выбралась из одеяльного кокона Настя и выдохнула – пережила. Вот и еще одна ночь.
- Вставай, соня, - толкнула она брата.
Олег не отозвался – любил он проваляться в постели до обеда, но сегодня нельзя – пришла пора готовиться к зиме, а в поленнице дров – кот наплакал. С утра кипела работа по дому – крышу подлатать, вареньица закрутить.
- Спит, паршивец? – вошла в комнату тетка. – Иди в сени, воды погрей, сама умоешься, я пока Олежека разбужу.
Кивнув Марусе, босоногая Настя прошла к ведрам и, включив маленькую плитку, поставила кастрюлю. Раскалилась докрасна спираль, а ни Олега, ни Маруси в сенях так и не объявилось.
Тихо в доме, даже мыши скрестись перестали. И страшно девушке, будто снова ночь, дрогнули руки, расплескав воду, бросилась Настя обратно в комнату. А там Маруся бледная безголосая и Олежек в соке вишневом перемазанный, как во сне. Тронула хладного брата Настя, смазала сок с лица и отшатнулась, стирая, сдирая кровь братскую с ладони.
- Чумная ты, Настасья, - прошептала тетка. – Ей-богу, чумная. Бабкина кровь в тебе, не уживешься ты с людьми, пока кровь свою не очистишь. Всех похоронишь.
Босиком по мокрой траве, через лес да к реке, а за рекой деревня – схорониться там, приютиться, да только забыть и мать мертвую, и брата, и тетку, одиноко оставленную в старой покосившейся избе.
Неужели спит еще? Не кончилась ночь? Ущипнула себя – больно. Нет, не спит. Скользнувшись на мокрой земле, нырнула, да прямо в лопухи, волосами подцепив репейники. И захныкала, запричитала, как старая, а потом и вовсе разрыдалась, в кровь сдирая пальцы о землю, загребая ногтями грязь.
- Настя! – заскрипели деревья.
- Настя… - прошелестела трава.
- Настя...
Гаркнул недалече ворон, и стая побеспокоенных птиц вспорхнула в небо.
«Чумная ты…»
- Девка!
- Девка?
- Де-е-евка. – Зашумели голоса.
Подняла взгляд и захлебнулась криком, в защите выставив перед собой руки. Усмехнулась бабка беззубым ртом и кивнула сопровождающему – забирай. Безглазый мальчишка цепко ухватил Настю за сорочку и потянул в свою сторону, будто привязанная поползла за незрячим девушка, цепляясь руками за траву и выдирая ту с корнем.
- Ишь чего вздумала – из дома бежать, - бормотала старуха и шла глубже в самую чащу.
- Кто ты? – прохрипела Настя, придушенная воротом.
Дернул сильнее мальчишка – молчи!
Солнце уже пропало, ни зги не видать, лишь незрячий зрячего по лесу ведет.
Остановился мальчишка так резко, что Настя навалилась на него и, почувствовав холод чужого тела, отпрянула.
- Иди, Алеша, грей воду. Отмыть гостью надо.
С трудом распознала Настя перед собой дом, ощупала руками ступени да привалилась устало. И умереть не боялась – только бы в покое оставили.
- Рано тебе еще о покое просить, - ткнула ее палкой старуха. – Вставай, иди в сени, да умойся хорошенько, нечего в дом грязь волочь.
Шагнула в дом Настя, тут же попала в цепкие руки Алеши, промычал ей что-то в ухо мальчишка, обдал воздухом холодным и ушел прочь. Дрожащими руками загребла водицу девушка – смыть кошмар. Но не желали из головы уходить лицо брата и пустые глазницы Алешины.
Вошла старуха следом в дом, зажгла пару свечей и опустилась на треногий стул.
- Тебя мать Анастасией назвала не чтобы ты по лесу в одиночестве бегала.
Расплескалась водица да убежала быстрым ручейком под пол.
- Сырость не разводи, - бабка постучала палкой по стене и громко крикнула:
- Алешка, неси траву, что зимой собирал.
- Кто вы? – собрала волю в кулак Настя и шагнула к старухе.
- Сядь, не мельтеши, история длинная…
Опершись на палку, старуха поднялась и кряхтя прошла к голландке, в которой шустрый Алешка уже успел развести огонь, кинула туда принесённой травы – пучок за пучком, пока сени дымом-дурманом не заволокло, пошуршала в топливнике палкой, захлопнула дверцу и подозвала девчонку к себе – грейся.
Приблизилась Настя к печи, вдохнула и выдохнула расслабленно, а старуха уже говорить начала.
- Родители твои долго ребеночка ждали, да не давал бог. Раз за разом младенец мертвым рождался, и тебя не уберегло. Раньше срока ты родилась, да уже синей, взмолилась тогда мать твоя, схватила бабку Антонину за шиворот и трясла: «Ты же ведьма! Сделай что-нибудь!» Сжалилась бабка твоя, но предупредила – не будет добра, пока обряд не завершится. Передала она силу свою ведунскую животворящую тебе, а как только заголосила ты в колыбели, так она сразу и померла. От того Анастасией тебя и назвали – воскрешенная. Бабку Тоню схоронили – дочь недолго горевала, боялась она матери родной, видела колдовство – и страшилась его. А сила наследственная в тебе прорастала, но некому рассказать о ней было. Ночь за ночью ты по миру ведьминскому бродила, но не справлялась с силой – хватала, что ни попадя, так и отца родного на тот свет утащила, и мать, и брата. От родни энергию черпала, а не от природы.
Да не трясись ты, не твоя вина – Алеша поздно нашел тебя, а я и подавно не знала, где внучка Тонина спрятана. Что ты смотришь на него? Безглазый? Немой? Упырь он, ни глаз, ни языка – птицы склевали, а без помощника в мои-то годы уже никак. Ну не хватало еще в обморок падать! Алеша, плесни ей водицы в лицо, у нас времени мало разлеживаться тут. Оклемалась?
- Что я должна сделать, чтобы это закончилось? – прохрипела Настя, утирая воду с лица.
- Обряд закончить, - ответила старуха и прошла в дом, девушка следом, мычащий Алеша недовольно подтолкнул ее в проходе.
- Рано еще, - старуха прошла в комнату и открыла сундук. – Ночь настанет – тогда и начнем. А сейчас ты уснешь.
Словно подсказки ждала – зазевала Анастасия, села на кровать прикорнуть, да провалилась в сон. Очнулась как от кошмара, да сразу в другой провалилась – темно вокруг, луны не видать, ветер не затихает, треплет распущенные волосы. Попыталась встать, а руки по грязи скользят, тело все вымазано – нагая, только фенечки незнакомые на руках, да оберег на шее. А души будто и нет уже – один страх внутри все сжимает.
Ухватилась, за деревце, что поближе и поднялась кое-как. Осмотрелась привыкшими к темноте глазами – огонек впереди, слабенький правда, но огонек – рванула, как к единственному спасению. Остановили – не дали убежать, схватили за ноги, притянули к земле, обняли травой.
- Пусти! – цедила сквозь зубы.
Смешок в ответ со всех сторон сразу.
- Пусти!! – уже громче.
- Пусти…Пусти…сти… - разнеслось по лесу, а смех стал громче, трава резала измученное тело, смешивая грязь с кровью.
Вырвалась с болью, со всхлипом, поднялась. Сделала осторожный шаг, ухватившись за дерево, еще один и еще. Вроде стихло. И снова к огоньку, что есть сил, пока жива призрачная надежда. Остановилась резко, будто помешал кто. Прислушалась – плачь. Горький, навзрыд, детский совсем. Такой, что сердце сжимается, мимо пройти не дает. Свернула с тропы, зашла вглубь леса – на звук, на тонкие всхлипы и причитающий вой. Раздвинула кусты, да вышла к болотцу, а на ближнем камне девушка спиной к Насте сидит, вздрагивает, слезами давится. Спина голая, гусиной кожей покрытая – замерзла совсем. Шагнула к девушке, рот еще не успела приоткрыть, а та уже стоит в полный рост, лицом повернулась. Смотрит глазами черными из-под челки волос зеленых, ухмыляется кривым ртом. А лицо все оплывшее, в лунном свете белое, губы синие, вены вздутые. С шеи на грудь страшный шрам опускается, а кожа с живота будто чешуей покрыта, ноги в струпьях, на пальцах и вовсе перепонки.
- Болотница! – вскрикнула Настя, оступившись. А девушка усмехается, волосы на пальце крутит, в глазах ни слезинки.
О болотницах она только от тетки слышала и то в сказках, знала, что приманивают путников плачем, да утягивают в топь. И зачем сердце послушала, зачем с тропы свернула?
Бросилась обратно, а девка-болотница не дремлет, уцепилась скользкой рукой за плечо, ухватилась второй за оберег, да сорвала его с Насти. И будто пусто на душе стало – последние силы покинули, ослабли ноги, сползла на землю, прижатая к груди болотницы, а та ее уже к воде тянет – в подруги наметила.
- Вставай! – слышит голос Настя.
- Вставай, - шепчет в ухо старая.
А Настя уже только о покое и думает – уснуть в болоте и не просыпаться еще век. Да только как спина воды коснулась, так вздрогнуло тело, начала рваться из перепончатых рук. Прорезался голос – завизжала в ухо болотнице, да отпустила та Настю, оставив на спине бороздку царапин от пальцев когтистых.
Бросилась в кусты, а тропинка уже потеряна.
- Ау! – крикнули слева.
- Ау! – отозвалось справа.
- Ау! – зашумело вокруг.
Села на корточки, прижала ладони к ушам – не дала запутать себя ауке. Через минуту все стихло, и впереди моргнул огонек.
Подобрала с земли палку, да поковыляла к свету на ногах в кровь сбитых. А свет то ближе, то дальше, темнота шевелится, шумит, живет ночной жизнью. Луна и вовсе сокрылась за макушками сосен.
Все ближе огоньки, все ярче. Но не теплом от них, а страхом веет. Остановилась Настя, замерла – огни сами задвигались – слева направо и бросились рывком вперед.
Упала она от тяжести волчьей, дыхнула горячим воздухом в лицо тварь, оскалилась, зарычала, оцарапала грудь. Закапала слюна с желтых зубов, а старуха все шепчет в ухо: «Вставай».
Вот только не встать уже… Кончились силы. Закрыла Анастасия глаза, пытаясь остановить черно-белую ленту жизни перед глазами крутящуюся, но все ярче вспыхивали лица отца, матери, брата, и будто хором они уже в один голос со старухой просили, умоляли: «Вставай».
И встала ведьма.
Забурлила в венах кровь, закипела, сила матушки-природы признала ведунью, благословила. Вспыхнуло все кругом будто от пламени, взвизгнул волк, заверещала вдалеке болотница, захрипел лес – сдались. И открыла Настя глаза уже не на земле грязной, а в круге колдовском. Ослепли глаза от белого света, закружилась голова и упала девушка навзничь…
- Вставай, Настюш, Рождество на дворе, а ты спишь, - голос над ухом такой близкий, такой родной.
- Папка… - хрипло ото сна, от кошмара.
Стоял у изголовья отец с лицом полузабытым, вносил в избу ведро воды Олежек, накрывала на стол мама.
- С Рождеством! – поздравила тетка, вскочившую Анастасию.
- С Рождеством… - выдохнула девушка, обнимая родных, чувствуя как кончики пальцев колет сила ведьминская.
@настроение: счастлив
-
-
31.12.2010 в 14:21-
-
31.12.2010 в 14:28